Мемуары как настоящая проза: вышли в свет воспоминания внучки Леонида Андреева

Анна Берсенева, писатель

Когда облик Второй мировой войны приобретает в России тот безжизненный вид, который только и приемлем для пропаганды, издание на русском языке книги Ольги Андреевой-Карлайл «Остров на всю жизнь. Воспоминания детства. Олерон во время нацистской оккупации» (М.: Издательство АСТ.

Редакция Елены Шубиной. 2021. Перевод с английского Л.Е. Шендеровой-Фок. Послесловие Н.А. Громовой) представляется не просто своевременным, но насущно необходимым. Понятно, что в деревне Сен-Дени на маленьком французском острове в Атлантическом океане не решалась судьба войны, а девятилетняя девочка из семьи русских эмигрантов не внесла очевидного вклада в победу над фашизмом. Но взгляд этой тонко чувствующей и глубоко думающей девочки на войну и на мiр в толстовском значении этого слова ярок, нестандартен и потому необходим.

Ольга Андреева (в замужестве Карлайл), журналистка, переводчица, художница, происходит из семьи, известной всем, кто имеет представление о русской революции и русской эмиграции. Ее дед, эсер Виктор Чернов, был эмигрантом дважды. Первый раз он уехал из царской России после поражения революции 1905 года. Второй раз ему чудом удалось выехать из советской России, куда он вернулся после Февральской революции. В его французском доме бывали многочисленные друзья - писатели Ремизов и Замятин, художники Ларионов, Гончарова, Экстер, Фальк и многие другие. Приезжая в Париж, приходил к Черновым и Бабель.

Отец Ольги, Вадим Андреев, был сыном знаменитого писателя Леонида Андреева. В советские времена он тоже чуть не вернулся в СССР - за него ходатайствовал перед Сталиным крестный, Максим Горький. Но Вадима отговорил от возвращения младший брат Даниил Андреев, автор мистической «Розы мира», сполна испытавший ужас советской репрессивной мясорубки. После смерти Сталина Вадим Андреев, а потом и его сын бывали в СССР. Именно они вывезли на Запад большую часть архива Солженицына. И все остальные члены этой выдающейся, с разветвленными корнями русской семьи были людьми незаурядными.

Ольга Андреева-Карлайл вспоминает об одном из свидетельств этой незаурядности: «В 1938-м, когда Франция и Англия подписали в Мюнхене мирное соглашение с Германией, меня глубоко поразила реакция моих родителей — они были в отчаянии. Мне было восемь лет, и я впервые столкнулась с парадоксом. Я понимала, что война — это ужасно, но в то же время знала, что войну надо было объявить, чтобы спасти свою честь и сохранить мир, в котором мы жили». Не много сторонников имел такой взгляд в те дни, когда газеты пестрели ликующими заголовками «Войны едва удалось избежать! Новая эра мира! Мюнхенское чудо!». Но еще больший удар был для Андреевых впереди: «Мои родители были потрясены, узнав, что Советский Союз подписал с немцами вероломный и повергший всех в немое изумление договор о ненападении. Уже в который раз Россия была опозорена».

В курортную деревушку на острове Олерон большая семья приехала на лето, а после объявления войны решила не возвращаться в Париж, решив, что здесь у них меньше шансов столкнуться с немцами. «В Аквитании не было войны с XVII века. Никто на острове и поверить не мог, что немцы доберутся до Олерона. Казалось, что огромный пустой пляж всем своим видом говорил: что бы ни происходило в остальном мире, это просто дурной сон», - пишет Ольга Андреева-Карлайл о той не оправдавшейся иллюзии.

Воспоминания ее уникальны в нескольких отношениях: и в том, что это взгляд ребенка, и в том, что это взгляд изнутри семьи русских революционеров (в отличие от более привычного взгляда русских монархистов), и в том, что это история жизни русских в оккупированной немцами французской провинции. Причем русские в этой книге самые разные. Среди них и советские военнопленные, перед которыми после страшного военного поражения Советской Армии летом 1941 года встал наглядно подтвержденный выбор: или расстрел на месте, или служба у немцев. После некоторых колебаний семья Ольги свела этих солдат, которым «немецкая форма огнем жгла кожу», с французским Сопротивлением, с которым сама была связана. Впоследствии они взорвали главный немецкий арсенал на Олероне, потом освобождали остров вместе с французской армией, а после войны почти все были арестованы НКВД и обвинены в подготовке покушения на Сталина из-за границы, которое якобы готовил Вадим Андреев. «Но это уже другая история. И ее тоже нельзя забывать, ведь такие истории будут существовать, пока существует Россия», - замечает Ольга. После смерти Сталина ее отец поехал в СССР и на волне оттепели сумел добиться реабилитации своих соратников по Сопротивлению.

Семья же Черновых-Андреевых без колебаний решила, чью сторону принять в этой войне, хотя это было совсем не очевидно летом 1939 года: «Французское общество вдруг оказалось расколото. Большинство прислушивалось к голосу разума — в лице достопочтенного генерала Петена. Другие же, подобно де Голлю, считали, что Франция проиграла битву, но не проиграла войну. Среди них была и наша семья. Под руководством Черчилля Англия сможет продолжать борьбу. Рано или поздно и Америка встанет рядом с ней. Война только начинается».

Вообще, это были уникальные дни. В них была великая парадоксальность соединения частного и общего, и Ольга ее почувствовала: «В день французского национального праздника, 14 июля, на площади перед мэрией состоялось торжественное собрание. Над дверью мэрии вывесили французский флаг, жители принарядились, и господин мэр произнес речь. Дрожащим голосом этот седовласый крестьянин с выдубленным солнцем лицом заявил, что отныне защищать честь Франции жители Сен-Дени должны каждый сам по себе. Деревенский оркестр, состоявший из трубы, кларнета, тарелок и барабана, в последний раз громко сыграл “Марсельезу”. Многие старики плакали. В тот день, стоя в голубоватой тени столетних вязов в толпе жителей Сен-Дени-д’Олерон, я почувствовала себя одной из них».

Способность чувствовать и думать так, как это редко бывает присуще ребенку, самая яркая особенность мемуаров Ольги Андреевой-Карлайл. Огромную роль в воспитании этой способности сыграл отец, разговаривавший с ней, например, так: «Кто бы что ни делал, все имеет свое значение, так создается мир. Мне не стоит сожалеть о том, что я — девочка. Девочкам часто не хватает воли и упорства, но, если я хочу что-то сделать или кем-то стать, я это сделаю или таковой стану. Главное — не бояться». Категорически не желая «благоразумно и для семьи» сотрудничать с гитлеровцами, Вадим Андреев нанимался работать на виноградники, а еду добывал буквально своими руками - выращивал на огороде.

Когда Германия напала на СССР, многие в окружении семьи Черновых-Андреевых восприняли это как восстановление естественного порядка вещей, полагая, что Гитлер наконец взял на себя предначертанную ему судьбой роль разрушителя мирового коммунизма. (Кстати, для многих в России и сейчас не очевидно, что именно и только из страха мира перед коммунистической античеловечностью и мог появиться фашизм. Когда же стало понятно, какое чудовище порождено этим страхом, было уже поздно). Но Ольга пишет и о другом взгляде на окончание постыдного союза СССР с фашистской Германией: «По всей Европе и даже в Германии все-таки были люди, которые впервые с начала войны обрели надежду. Германию можно победить в России, это сделает не Сталин, а сама страна — ее земля и народ, когда-то остановившие Наполеона».

До каких бы то ни было побед было, впрочем, еще очень далеко - пал Киев, немцы подошли к Москве. Ощущение перелома принесла лишь Сталинградская битва. После нее, в день своего тринадцатилетия, Ольга впервые подумала, что у нее, возможно, есть будущее. И много лет спустя, когда эти надежды оправдались, когда она стала состоявшейся, яркой личностью, пришло к ней понимание, в чем был скрытый смысл ее военной жизни на французском острове в Атлантическом океане: «Олерон стал для меня островом на всю жизнь, неиссякаемым источником силы. … Олерон дарил надежды и заставлял делать тяжелый выбор, и мои родители научили меня с этим справляться».

В послесловии литературовед и писатель Наталья Громова называет книгу Ольги Андреевой-Карлайл «ярким мемуарным свидетельством, по метафоричности и глубине достигающим уровня настоящей прозы». Это послесловие, рассказывающее о жизни нескольких породнившихся эмигрантских семей, к которым и принадлежит автор мемуаров, позволяет увидеть ту цельную картину, какую не могла видеть девятилетняя девочка в начале Второй мировой войны. Наталья Громова пишет о невероятной концентрации ярких, содержательных личностей и значительных событий, из которых состоит русская история, воплощенная в ее лучших людях и в каждом дне их жизни, в том числе в долгих военных днях на французском острове в Атлантическом океане.