Любить народ совсем необязательно. Тем более что это архаическая абстракция, пафосное, с придыханием обозначение численного выражения «все, кто есть». Но не учитывать интересы большинства, дистанцироваться от него, выстраивать политические стратегии игнорирования его, как неуклюжего балласта, политически нерасчетливо. Без использования, как иногда (и некоторым) кажется, тупой, инертной силы этого громоздкого и неповоротливого облака людей политическая победа невозможна.
Живо откликается это большинство на два вызова. Почти мгновенно клюет на патриотическую лесть, и на это ловят свою добычу правые. В российском варианте – власть (или то, что мы под этим словом понимаем). С помощью патриотической наживки они рекрутируют и мобилизуют своих сторонников, собственно, во всем мире, Россия здесь не исключение.
Но не менее живо откликается преобладающая часть этого большинства на призыв к восстановлению социальной справедливости. Ибо оциальная несправедливость существует всегда и везде, везде есть аутсайдеры социальной конкуренции, недовольные ее правилами и требующие их изменить.
Так организованы политические полюса в большинстве обществ, не отрицающих на законодательном уровне идей демократии. Если демократия конституируется, есть возможность строить свои стратегии, привлекая сторонников с использованием левой или правой мобилизации.
Но Россия сегодня, кажется, единственная страна в Европе и в Америке, где отсутствует влиятельная левая сила.
У власти давно находятся исправно ловящие на патриотический самодур, хотя тот переход, которые иногда обозначают как контрреволюция, смена ельцинской эпохи путинской, легко интерпретируется на языке замены наживки.
Перестройка состоялась, прежде всего, потому, что ее инициатором удалось привлечь многих на свою сторону именно идеями социальной справедливости, которую идеологи перестройки олицетворяли с заменой коммунистического строя капиталистическим, с его демократическими процедурами и прокламируемым равенством возможностей. Но как только власть в руках бенефициаров перестройки стала устойчивой, наживку для модернизации подвергли ревизии, идею социальной справедливости, естественно, не достигнутой, но постоянно прокламируемой, сменила идея патриотизма и великодержавия: патентованного способа воспроизводства легитимности для консервативной власти.
Российский казус состоит в том, что оппонируют консервативной и правой власти правые же политики, не решающиеся или не имеющие возможности использовать идею социальной справедливости и вынужденные призывать лишь к более демократичной процедуре выборов (если то, как это организовано в современной России попадает в окрестность, пусть и удаленную понятия выборов и прилагательного демократичный). А также к весьма трудно формулируемой идее свободы и упрёкам существующей власти в поголовной коррупции и воровстве.
То есть правые оппонируют правым, делая акцент на личностных характеристиках: мол, мы хотим примерно такого же строя, такого же социального устройства, таких же социальных правил конкуренции, но только с заменой нечестных чиновников честными.
Понятно, почему оппоненты нынешнего режима не решаются или не могут использовать тот или иной вариант идеи социальной справедливости. Они опираются на интересы слоя крупных и средних собственников (последнее утверждение требует доказательств, и, скорее всего, апелляция к средним собственникам является риторической). Но не на интересы социально незащищенных и более всего страдающих от существующих правил социальной конкуренции. Иначе и невозможно, все либеральные средства информации, а также оппозиционные интернет-издания спонсируются олигархами или очень богатыми людьми, для которых идея социальной справедливости синонимична идее пересмотра итогов приватизации 90-х, когда и возникла основа нынешних крупных состояний. Поэтому призывы к свободе, подкрепляемые реальным участием в протестах, более чем мирных, но жестоко подавляемых и преследуемых властью, не находят отклика в том равнодушном, как природа, большинстве, которое откликается только тогда, когда его задевают лично за живое.
Почему те силы политического спектра России (вроде коммунистов Зюганова или чуть более современных активистов, поддерживающих Удальцова), которые, казалось бы, используют левую повестку, трудно отнести к числу левых по европейскому образцу? Потому что они чаще всего являются фиктивными оппозиционерами, на самом деле поддерживающими власть (поэтому даже социальные лозунги у них беззубые и нестрашные для власти), и вместе с левыми лозунгами используют патриотические, великодержавные, а иногда и религиозные способы мобилизации сторонников. Но патриотические, великодержавные, религиозные ценности перпендикулярны ценностям социальной справедливости, для которой нет ни эллина, ни иудея, ни патриота великой России, а есть лишь социальная солидарность, имеющая горизонтальную ориентацию, в отличие от вертикальной ориентации (от неба до почвы и крови) правых идей.
Да, в противодействии с нынешней властью левые Удальцова и Зюганова используют и призывы к свободе и демократии вместе с упреками власти в создании режима манипулятивной, имитационной демократии, но даже если представить себе поражение режима в этой борьбе, отсутствие соединения идей свободы/демократии с идеями социальной справедливости может привести к замене персоналий во власти, но не кардинальной смены правил функционирования общества.
Почему существующая власть не может согласиться с проведением честных выборов, судов, которые могут выносить справедливые решения по принципиальным проблемам, имеющим политическое измерение (или измерение социальное, касающееся собственности) и так далее? Потому что они опасаются, что эти решения и эти выборы лишат их властных полномочий, которые охраняют их неприкосновенность и неприкосновенность их состояний, размеры и происхождение которых не подлежат публичному рассмотрению и тщательно скрываются. А почему эти состояния тщательно скрываются - а потому, что, с точки зрения правил европейского или американского правосудия, эти состояния не имеют подтверждения своей легальности. Мало какой собственник из числа крупных способен в России документально подтвердить честность и прозрачность накопления своих богатств, и с точки зрения беспристрастного суда эти состояния являются сомнительными.
Не только внутренняя, но внешняя политика России на протяжении последней четверти века является попыткой отгородиться от возможности проникновения на российскую территорию европейского или американского права. Для этого был выбран именно такой вариант приватизации (отсекающий иностранных инвесторов от возможности участия в процедурах приватизации: в отличие от приватизационных процедур в других странах бывшего социалистического содружества и даже бывших советских республиках типа стран Балтии).
Выборы 96-го года, когда впервые был зримо применен административный ресурс, были результатом страха получить систему власти, способную поставить под сомнение большую часть накопленных к этому времени состояний. Вся политика нулевых, с мюнхенской речью и суверенной демократией, - это не только усиление патриотической мобилизации, но и дистанцирование – под видом великодержавности – от европейского и американского права, вряд ли благосклонно оценившего бы способы и правила накопления первоначального капитала в перестроечной России. Те нагромождения изоляционных барьеров, которые мотивировались якобы ответом на санкции Магницкого, были удобными способами дистанцирования от юридических правил, несовместимых с признанием легитимности большинства российских состояний.
Крым и Донбасс – точно такие же двуликие Янусы, это и способы рекрутирования слабых на патриотический передок и дополнительные приемы дистанцирования, удаления от окрестности беспристрастного права. Поэтому и поддержка этих приемов последовала не только от патриотически наивных социальных низов, но и от социальных верхов, которые точно так же не заинтересованы в распространении на Россию юридического законодательства по европейскому образцу. Кстати, внесение в американский санкционный список Магницкого практически всех (или большинства) владельцев крупных российских состояний без обиняков подтверждает, что их существование и цивилизованное право невозможны в одном правовом пространстве. Именно поэтому, поддерживая из-под полы либеральные протесты, российские олигархи будут это делать (а они это делают) только до той поры, пока уверены, что российские либералы не активируют опцию комплекса идей социальной справедливости, которая синонимична вопросу о легитимности постперестроечных состояний.
Таким образом, постперестроечные либералы, которые реализуют, казалось бы, совершенно справедливые и разумные требования, подкрепленные их личным участием в протестах, обречены на то, чтобы стать сознательными или слепыми пешками в чужой игре по замене персоналий в нынешней дискредитировавшей себя власти, но с сохранением большей части правил социальной конкуренции и социальных полюсов. Более того, именно те требования, которые вдохновляют и мобилизуют протесты, прежде всего и окажутся нереализованными. Те косметические перемены, на которые рано или поздно согласится режим, будут, конечно, сопровождаться пафосными объявлениями о наступившей, наконец, эре свободы и возвращении демократии и права в цивилизованные границы, но ничего принципиального измениться не может. На справедливый суд по европейскому образцу владельцы крупных состояний пойти не могут, европейское право все равно будет несовместимо с процедурой приобретения этих состояний, а значит, выборы и право останутся по большей части манипуляторскими, сколько бы подвигов и крови ни было пролито для завоевания этих во многом чужих вершин.
Нет, все жертвы для восстановления бОльшей демократичности выборов и права не будут напрасными, в движении к правилам по цивилизационной выкройке есть смысл, потому что у тьмы есть градация. Но без активации идей социальной справедливости, без привлечения представителей социального низа, который в состоянии откликнуться на призывы исправления и улучшения его социального положения за счет ущемления более богатых и успешных, российские либералы остаются обреченными либо на поражение, либо на успех тех, кто хотел бы поменять свое положение, переместившись с галерки государственной кормушки в партер.
Только став левыми по европейскому образцу, постперестроечные либералы приобретают шанс занять вакантную позицию с перспективами на будущее.
Свежие комментарии